elenovich.lol

это ещё что!
Я плебисцит, я шторм
голосов против, голосов за
окончательная бирюза,
вместо синего, а точнее - лазурь,
по формуле бск, зря
для проформы берегли лозу
На плоту у края земли, с лям
ещё лям, ещё — столько роз,
близился геноцид, купорос
выходил быстрым шагом по мху,
к ренессансу гиацинт и ольху,
и семейство берёз тянул ветер,
в ноздри аллергиков с окраин метил.

Флюиды не галстук — давить не будут,
Огонь не пастырь, он слушать не станет,
Разойдётся пожар маков и незабудок,
Стебли листами разродятся, местами
опутают ставни, стены у будок
ремонтных с надписью рокк ебол мупю,
далее ович: о нём заговорят, о родном,
по стране гулял и тихо косил. На пню
голосование — всё ещё нич точка ком
запятая зю
из моего тела выходила в вечер и ночь:
чувство будто бы бестолочь, будто бы зря, будто всех злю, будто семян
ещё мало у тех самых будок, я ещё совсем не тот ублюдок. Семья
говорила не раз: отрежь — "Это не пропасть, это манеж, это промеж
баррикад Париж к тебе сам подойдёт,
если прекратишь, идиот"

и волки воют: мальчики!

А в Нальчике:

"Разговоры были одни и те же: квартира, журнал, смерть."
Муха здесь завершает дуа,
Радиоприёмник с "муа" Лель, кольцом скатался - боа.
Я царствую в долг, и впредь
стараюсь пока не смотреть.
В языке пока не "ладья", только "тура",
путается "звонит" с ортодоксальным "звонит",
но "на ход ноги" ещё не придумали, вид
на
юго-западный впалый
нам
не перекрыт
Галереей — в ней, кстати, затем,
займут этажи малые галлы, с головы проходящей снимают по пятьдесят рублей,
делаешь вид, будто так и хотел.
Но всё равно — бродвей!

коньковым шагом высекаешь лёд на нулевом,
полосуешь лезвием, вкусно ешь, много спишь,
глазеешь по сторонам, такая картина — бурелом
восприятия, москвичам не объяснишь,
в целом в жизни
дальше что-то порочное, что-то на грани приличия, никаких поручней, много отличий:

Случается с телом Сочи. Любовь, любовь, пубертат, рассказывать долго, впрочем,
одно слишком ясно: невосполнимостью трат
веет слишком, душит очень
Воспоминание, как среди ночи,
в объятиях тропических ливней,
болтаешь с соседским котом, разговоры строятся бивнем, отпадают сами собой,
Их забирают, пакуют с верой,
продадут потом душевные браконьеры,
на сдачу лишь боль.

Москва-Ярославль-Москва-Волгоград-Москва.
Где-то там же посередине один разговор выковал:

"Так ты, прости, прочти, учти мои позиции с тобой, невольно представляется огонь агонии стволов, я вышла из народа, и спрошу — а что с того? Итог: не вижу больше дальше общих я столов."

Вот и ушёл, ушёл так, что до сих пор иду покорно —
Железная обувь, побуду Страйкером,
Вдали зимуют раки, но
один из них отбился. Смотрю. Упорный.
Учится свистеть. Покоряет горы.