Mea vido
Слушал лизоблюдское, как стал гением белых
То стихов, то командоров.
А мне и этого не надо было, на дом
брал чужих работу, первых
то есть, слов
котомки разгружал в чужих газелях,
Иноземным
потом скатавшийся ужом,
Познавший радость не своих, но подлых —
то ли пассий, то
лишь пасы и псы
словесности — бывалых жён.
Мы в миссионерской позе растерялись, чтобы стать великим,
Отмолчать то громыхавшее рождение момента икс,
Чтобы двухтысячный раз потом принять ту букву, что
Будет опорочена одним восточным лидером, но
Вслед за этим стать альфой по праву своему
И встретить Бетт.
Подруга в переживаниях своих нарочито оставила
в очередной раз
свою заботу обо мне
при входе на порог,
Считая, что порок - забота обо мне, не лень зато.
В тот день бывало ей пришлось
по триста раз удерживать морально
за шею тело.
Бренно, белым обошёлся с ней, со мной, совсем со всем мой бог. Я пел им, а со стороны казалось — я блевал.
Как глубоко я в свой колодец наплевал.
/Какой же бред.
Пред осторожностью скусавши губы — лишь бы пожалел прохожий, вхожий
в мои покои, грубый, ссавший
трубной, голосистою мечтой,
мне было бы с тобой легко, и не чета
плеч той, но я читал:
Вдруг ставший старше
Нарочито.
Я пришёл резать ор зайцем, будучи эрзацем,
Вы помните, как Ватикан
Над вами вытекал?
Пришёл, надрезавший пластину
создавший
богомерзкий звук.
Как глубоко во мне запрятав Палестину,
смеялся друг.
И смей Эсэр вдруг возвеличить клан
Лекал летевших — я плакал бы,
Ведь на кого тогда слагать Иакова?
Я так хочу, чтоб ты меня утешил.
Меняя наголо.